Сегодня, 26 января день рождения директора фонда Менора Ирины Гуткиной.
За час интервью я узнала много нового о человеке, который генерит чумовые идеи и умеет объединять людей (хотя, казалось, знаю уже все). Ко всему прочему вспомнили, что в 2023-м ровно 10 лет Ириного директорства в нашей Меноре (а самому фонду нынче 30 лет!). Получилось большое интервью. Читайте, чтобы узнать, как Ирина Гуткина стала учителем танцев и зачем отправилась учиться в МГУ, почему рыдала, увидев здание Меноры в 2013 году, где случился пожар и почему мечты не должны быть немыми?
— Как ты попала во все это еврейское, как мы говорили одно время — стала «профессиональным евреем.
— Слушай, начнем с того, что я всегда была еврейкой. Просто я это знала. Но за всем этим длинная история...
— Понимаю, о чем ты: не все люди знали, а многие знавшие, не выпячивали, так уж история сложилась.
— Именно. Когда училась в школе, например, в классном журнале писалась национальность ученика. И вот в этом списке из бесконечных «рус.» напротив фамилии Гуткина стояло «евр.»…
У меня была огромнейшая еврейская семья. Часть родных вообще говорили на идиш, а не на русском. И мы бесконечно собирались этим большим кагалом.
Это была ветка мамина — Славские, Вайнштейны, etc. В общем-то, все те, кто когда-то во время войны были эвакуированы на Урал, в Нижний Тагил из местечка с Днепропетровщины.
Понятно, что перебрались тогда не все — часть осталась там. Обычное дело. Ты же читала «Тяжелый песок» (роман Анатолия Рыбакова — в русской, советской литературе первая книга, посвященная исключительно судьбе еврейской семьи) — вот ровно все, как в той истории. Вся та часть семьи лежит в Бабьем Яру...
Тагил того времени, как, впрочем, и многие города страны, не сильно были развиты: деревянные настилы вместо асфальта и прочее. Но Урал был спасением. Массовая эвакуация сюда в годы войны спасла тысячи людей от смерти. Переведены были огромные предприятия, заводы, театры вместе с работниками и их семьями.
Теперь про папу. Папа родился в еврейском городе Почеп. Перед войной с семьей перебрались в Ленинград. Там их застала война.
Папа был эвакуирован из блокадного Ленинграда, когда ему было 4 года. Его отец без вести пропал на фронте. Мама, старший и младший братья умерли в блокаду. Они остались с со старшей сестрой Сашей вдвоем. Тоже погибали. Их спасли во время рейдов комсомольцы. Сначала вытащили Сашу. За папой вернулись позже. Детей отправили в разные точки. Сестра попала на сторону, которая потом была оккупирована. Скорее всего тетя оказалась в гетто. Ее спас немец — решил, что девочка похожа на его дочку. Так Саше удалось бежать. До конца войны ее прятали чужие люди (кто они — я так и не сумела выяснить).
Долгое время папа с тетей ничего друг о друге не знали.
Папа, конечно, помнит все только своей детской памятью — немного. Но рассказывал, например, что катер, шедший рядом с ними, с теми, кто спасался, был взорван, а им повезло, их удалось переправить.
Папа попал в детский дом в Весиме. Откормили, насколько тогда это было возможно.
На самом деле, ни папа, ни тетя не любили все это рассказывать. Приходилось вытягивать.
Нашли они друг друга уже после войны, когда папа учился в ремесленном училище.
А детский дом… в общем, папа жил скорее, как беспризорник.
— Ну, все-таки, в детском доме — не беспризорный же был…
— Ой, ну почитай Приставкина. Я вообще книги когда читаю, понимаю, что тут про вот этих моих, а здесь вот про тех. Папа, например, рассказывал, как они воровали с огородов, потому что есть хотелось. Так что …
Папа, в отличие от сестры, не боялся своего еврейства, потому что не очень помнил, что за национальность можно попасть концлагерь, лишиться жизни. И не скрывал своего еврейства, не поменял имя. Считал, что так правильно — Гуткин Арон Абрамович, еврей. Все.
— Из Висима папа перебрался в Нижний Тагил, где нашел твою маму?
— Да. Смешно конечно — папа был уверен, что непременно должен жениться на еврейке.
Маму с папой свели, как это было принято в те времена. Ему было 28 лет. Маме еще не исполнилось 18-ти. Он дождался ее дня рождения и в этот же день потащил ее в ЗАГС, чтобы не передумала.
— Как жило твое большое семейство?
— Кучно жили. Люди, попавшие в этот чужой когда-то город, старались держаться друг друга, селиться рядом. И все «пришлые» друг друга знали. Мои жили в районе Голый камень.
— Почему было так? Из чувства безопасности кучковались?
— Да безопасность. И еще те семьи иначе жили. Им еще была важна история местечковых евреев: семья с семьей — получается большая семья. Я помню квартиру Вайнштейнов на Красном камне — нас было невероятное количество всегда. Я даже толком не знала кто кому кем приходится. До сих пор, приезжая к родителям, вместе с мамой что-то дописываю, дорисовываю на нашем семейном древе, потому что, потом и вспомнить будет некому.
Было так: на кухне стоит быба Бузя, тетя Дора, мама моя, другие женщины. Все что-то бесконечно готовят. Тут же большие шумные дядьки, которые вечно спорили, обсуждали. А фоном играли пластинки с идишскими песнями. Уже потом, когда я стала взрослой, начала ездить в еврейские лагеря (только-только все это появилось у нас), услышала эти идишско-одесские песни — оказалось, что все из моего детства: «Скажите про дочь каховского раввина» и много-много другого.
— Когда еврейские лагеря в твоей жизни случились?
— Это после школы, начало девяностых, я думаю. В 1991 году в Тагиле уже был организован культурный центр Алеф.
А еще до того прекрасная Галя Суворова (была в нашем городе такая неутомимая еврейская девушка) загорелась идеей создать еврейское общество.
И началось все конечно с еврейской библиотеки. Галя сама связалась с посольством, взяла у них книги, открыла библиотеку во Дворце культуры Юбилейный. И просто по телефонной книге стала обзванивать людей с еврейскими ФИО. Нам, конечно, тоже. Читать я любила всегда, так что пришла. В основном, там была библиотека серии «Алия» — очень неплохая художественная литература израильских авторов.
Хорошо помню, какое сильнейшее впечатление на меня произвел роман Леона Юриса «Исход» (в книге описываются исторические события от еврейских погромов в России в конце XIX века до середины XX века, до создания государства Израиль).
Меня все это очень увлекало. Кроме того, я же уже была студенткой тагильского педагогического института, готовилась стать учителем русского языка и литературы.
Спустя время Галя предложила мне преподавать в воскресной школе. Правда, преподавать надо было еврейские танцы, о которых я не знала ровным счетом ничего. Меня отправили в Москву на изучение хитрого предмета. Так что вот, учила потом других танцевать.
Кстати, Галя была совершенно гениальна, невероятно способна к языкам. Разработала свою систему изучения иврита. И ульпаны (школы изучения иврита), которые она делала, я считаю лучшими и по сей день.
А еще через некоторое время я выучилась на преподавателя еврейской традиции и истории. Тут уже все было серьезно — обучение шло на высших курсах иудаики при МГУ. Это было совершенно потрясающее образование. Прекрасные преподаватели академического порядка. Они занимались наукой. И я изучала историю еврейского народа как науку, историю религий как науку, методику изучения иврита как науку. Два года длилось мое очно-заочное обучение. Так я получила второе высшее образование.
— Кстати, учителем в школе ты ведь успела в какой-то момент поработать тоже, на твоей совести даже есть выпущенный класс?
— На моей совести , точно… Я работала еще будучи студенткой в «воскреске» и параллельно учителем в школе.
Из маленьких детишек до здоровых лоботрясов получилось у меня вырастить один выпуск. Ну и еще два класса «подобрала» от других классных руководителей. 7 лет в школе проработала и ушла в декрет.
— С этого места поподробнее. Твой папа в свое время точно знал, что должен жениться на еврейке. А у тебя, при том, что ты уже по уши была в этой всей еврейской жизни, не было такой цели? Саша, твой супруг ведь не еврей?
— Да уж, так получилось.
Тусила я тогда действительно с еврейской молодежью. Мы учили друг друга быть евреями. Конечно, среди нас были неформальные лидеры (сейчас мы это называем волонтерством и мадриховством). Работали очень много с воскресной школой. Делали общинные праздники. Мы же еще толком и не знали, как все правильно делать. Собирались, приносили к столу на Седер Песах свининку, пироги. Потом уже, помню, посланники первые к нам из Сохнута приехали — у них были квадратные глаза, когда они все это увидели. Но ничего, мы научились.
В общем, я знала, что муж мне нужен еврейский, но любовь случилась — что сделаешь.
А потом был декрет...
— Как ты стала директором общинного центра в Тагиле?
— Однажды мне позвонили девочки из организации Джоинт (знакомы мы были еще по нашим веселым поездкам в сохнутовские лагеря). Рассказали, что в городах создаются общинные центры, предложили стать руководителем. Так наш культурный центр стал общинным центром, а я его директором.
Я в это ушла с головой конечно. Больше ни с чем совмещать не стала. Кстати, к тому времени в Тагиле уже открылся и Хесед (организация благотворительной социальной поддержки).
В 2003 Хесед и общинный центр объединились. Так и стал называться — Общинно-благотворительный центр Хесед-Алеф.
— Неспешно мы подобрались к сегодняшней истории… С марта 2013 го ты стала директором Меноры.
— Ведь десять лет в этом году, вот это да!
Незадолго до того в Тагиле нам дали прекрасное здание для еврейских организаций. Это было такое невероятное ощущение — что мы добились чего-то такого офигенного и фантастического! Даже свиток Торы у нас был свой. Это вообще отдельная история.
Я возглавляла в Тагиле отделение международной женской организации Кешер. У нас даже было женское движение «Вместе ради жизни», которое мы вели вместе с другими НКО города.
— Ты совсем не умеешь иначе — все время что-то придумываешь!
— Это точно!
В общем, в Кешере тогда шла программа «Возвращение Торы домой». Именно по ней мы получили свиток Торы в подарок от одной из еврейских общин.
Да, вернемся к зданию. В этом прекрасном новом доме случился пожар. Погоревали. Отремонтировали. Мебель новую заказали…
— И тут тебе предложили авантюру с Менорой...
—Верно. Тогда представителем Джоинта в нашем регионе был Дани Гершевич. Он несколько раз мне уже делал такое предложение. Но я все сомневалась, думала. И однажды он сказал: «Ну, что делать, не хочешь, так не хочешь. Понимаю, нравится тебе в Тагиле. Но здесь тебе будет скучно. А там нет!». Эту фразу я помню до сих пор. Теперь, когда мы с ним общаемся, на вопрос как дела, я отвечаю: «Мне не скучно!»...
Мы приехали с мужем в Екатеринбург посмотреть что к чему. В здании екатеринбургской Меноры (тогда был только первый этаж) шел ремонт, разброд и шатания. Я оглядела хозяйство, села в машину и заревела.
У меня ведь была прекрасная община тагильская (и есть до сих пор!), но мне и правда уже было там тесновато — крылья мешали. Понимала, что выше потолка не прыгнешь — и это не про регалии или статус, это про дела.
В общем, поревела и приняла предложение.
— Не жалела о своем решении?
— Нет, конечно. Но в первый год было очень тяжко. Я все время моталась из Екатеринбурга в Тагил и обратно. Потому что в Тагиле еще не было нового руководителя, кроме того, муж и сын не сразу перебрались вместе со мной.
Здесь много надо было делать, правда очень много. Время менялось стремительно, нужно было подстраиваться под потребности людей в общине и привлекать новых.
Мне дали карт-бланш на реализацию любых планов. Со всеми старыми сотрудниками я разговаривала, рассказывала, как все будет и что для этого нужно сделать и переделать. Кто- то ушел, кто-то остался.
— Какая цель у тебя была?
— Создать общину, в которой люди не получали бы только услуги самого разного порядка. Я понимала, что община — это люди, которые взаимодействуют на разных уровнях. Не берут только, но и отдают обратно.
— Сегодня у тебя такое же понимание общины?
В целом, да. Изменились формы и методы того, как надо работать. Но это опять же — умение подстраиваться под время, под людей, под изменения.
Община сейчас очень большая. Сегодня уже не все знают друг друга. Но все равно — семья.
Мы продолжили делать семейные лагеря, которые до того организовывала команда тагильской общины. И поскольку, я знала всех тех, кто работал с нами в этих летних выездах, то понимала, кто эти люди, на что они способны — на них можно было опереться. Именно их в первую очередь я и позвала работать в Менору.
— Как работали?
— Просто садились и создавали стратегию. Начинали с миссии конечно. Спорили о том, что это такое. Звали на помощь. Мы понимали, что это должны были быть не только наши внутренние решения, но и взгляд со стороны. Кроме того, анализировали работу других организаций.
Исходя из миссии мы создавали самые разные проекты, в том числе партнерские с другими еврейскими организациями.
Нам удалось выиграть тогда грант на реализацию проекта «СуперСтарс». Он был ориентирован на «старичков» — звезд еврейских организаций, активистов, когда-либо вращавшихся в еврейской жизни. В рамках проекта провели для них чудесный совершенно шаббатон (выездная программа). Там всех перезнакомили, подружились семьи, замутили массу разных проектов. Многих удалось тогда всколыхнуть.
Мы все время искали формы, которые нам бы помогли создать сообщество. Родилась, например, наша Лига волонтеров.
Так и работали. И тогда и сейчас мы идем от потребностей людей: что сегодня нужно людям — на этом все и основывается.
— И эти потребности и интересы меняются в зависимости от всего вокруг.
— Правильно, Менора — организация, которая меняется вместе с людьми.
Даже когда Хесед присоединился к Меноре, произошли очень серьезные изменения. Было очень нелегко. На тот момент Хесед был похож на еврейский СОБЕС. И это нужно было менять.
Сейчас тоже сложное время. Менора — семейное гнездо, дом, который и должен остаться домом. Но мы переживаем такой момент, когда «дети» выросли и уехали. Все как в жизни семьи. Но у нас появляются новые дети, для которых Менора тоже становится домом, а семейные традиции — важным пунктом воспитания.
— Откуда берутся силы, как ты все удерживаешь в голове, в чем ищешь вдохновение?
— В удачных вещах, проектах, в хорошей работе. Силы приходят, когда вижу, как горят глаза у людей, если что-то спорится.
— Замкнутый круг: появляются силы идти дальше, если делаешь больше?
— Так и есть!
Конечно и семья меня очень поддерживает и мои выпускники, мои ученики.
Безусловно, иногда, особенно в период пандемии остро ощущалось — было острое желание спрятаться от интернета, любого выхода в «сеть». Но это такой очень понятный механизм восстановления. Нужна тишина периодически.
— Идеи новые твои, которые, кажется, нескончаемы. Откуда они, как они появляются — не по ночам ли?— Бывает и ночью. Сейчас, как и всегда, самое интересное появляется, когда мы вместе садимся и разговариваем. Это даже не мозговой штурм. Это скорее про желания, про то, что о них надо говорить вслух. Вообще мечты вполне реализуемы.
— Всегда?
— Отнюдь нет. Но если эти мечты облечь в задачи, то точно, да!
А сами по себе они просто провисают. Одинокие, немые мечты не материализуются. К ним надо приложить силы.
Это вообще очень по-еврейски: еврейское чудо — когда ты что-то делаешь сам. Для того, чтобы чудо случилось, надо самому зажечь свечу. Причем зажечь так, чтобы другой человек увидел свет и тоже зажег свою свечу… И так получается большое чудо, бесконечное.
В нашей традиции вообще столько практики и опыта, что только вдохновляйся.
Кстати говоря, про вдохновение: часто вспоминаю Моисея. Происходили разные сражения с кочевниками во время его хождений с народом по пустыне. Когда Моисей поднимал руки, народ одерживал победу, а когда опускал — терпел поражение.
И вот я думаю, что мы имеем право опустить руки. Мы же все люди. Попробуй бесконечно стоять с поднятыми руками! Но если понимаем для чего, мы должны поднимать руки. Главное найти то, что тебе будет помогать это делать. Для меня — это люди вокруг, которые поддерживают мои руки.
В Меноре сегодня огромная команда. Вместе с обособленными подразделениями — почти 30 человек только сотрудников. Это без патронажных работников, я уж молчу про наших прекрасных мадрихов, волонтеров и активистов из семейных программ — все эти люди и поддерживают руки. Менора сегодня объединяет, чтобы помогать — это очень важно.
— В день твоего рождения, в год твоего десятилетнего управления Менорой, в год 30-летия самой Меноры — есть ли мечты, для осуществления которых найдутся те, кто зажжет свечу?
— Я понимаю, что людей, которые могут зажечь свечу очень и очень много. Они просто не все еще про это знают.
Я считаю, к нашей семье имеют отношение все — и те, кто живут сегодня в Перми, Ижевске, Тюмени, Тагиле, и те, кто в Тель-Авиве, Хайфе, Иерусалиме, Нетании, в городах Европы и Америки — это тоже их дом.
Отношение к семье, к дому не определяется границами, но определяется чувствами. Все эти люди, в какой-то момент, ставшие частью нашей семьи, семьей и останутся. Да, они уехали. Но кто нам мешает звонить друг другу и открытками обмениваться, подарки отправлять и справляться о самочувствии друг друга, интересоваться новостями — так, как обычно бывает, когда родные оказываются в разных точках Земли.
И вот к 30-ю очень хочется, чтобы все вспомнили про нашу семью. Все те, кто создавали Менору, создают и будут создавать.
И как в семье принято, подумали бы, что подарить друг другу, чтобы это пришлось по сердцу. Не такое — ты даришь Меноре часы, на которых гравировка «В честь твоего 30-летия!». Ну это же не по-меноровски! А вот история про то, что я чем-то делюсь с Менорой для Меноры, потому что я часть семьи — этого я жду.
Мы вместе, те, кто считают себя частью Меноры, можем подарить тем, кто еще не знает про возможность зажигать свечи-мечты. Как когда-то люди, которые придумали Менору, энтузиасты, которые любили и хотели учиться быть евреями.
Все очень просто — увидеть свет и захотеть стать его частью.
И, к слову, мне не скучно с вами до сих пор! И не будет скучно. Ведь людей хороших ТАК много. Их мечты надо реализовывать.
Ксения Шейнис
Фото Павла Пушмина и из семейного архива Ирины Гуткиной